Александр Сапаров - Путь к трону. Князь Глеб Таврический
В комнате сидел, уткнувшись головой в стол, еще один труп. Когда поднял его голову, я увидел выпученные глаза и распухший, вылезший изо рта фиолетовый язык. На шее у мертвеца был туго затянутый зеленый шелковый шнурок.
Под головой трупа лежал небольшой конверт с надписью. Василий буквально выхватил его из-под моей руки и впился глазами в текст. Прочитав его, он с плохо скрываемым сожалением покосился на меня и префекта. На конверте было написано несколько слов: «Василевсу Алексею Комнину в руки». Было видно, что Василию до смерти хочется открыть конверт. Но, на его несчастье, рядом находятся два свидетеля, и если в конверте что-то по-настоящему важное, смерть действительно не заставит себя ждать.
Смотреть здесь было больше нечего, и мы уехали, оставив префекта организовывать вывозку и захоронение погибших.
В компании с великим логофетом я попал к василевсу не в пример быстрее, чем это удавалось одному.
Даже без моего предупреждения Комнин осторожно вскрывал конверт в перчатках, но там ничего не было, кроме согнутого вдвое листка рисовой бумаги.
Василевс быстро прочел написанное и несколько минут сидел в размышлениях, а затем протянул листок нам.
Записка гласила: «Я согласен, пока сельджуки угрожают нам – мы союзники, виновные в похищении наказаны, заказчик – шах Масуд».
Когда записку прочел Василий, он понятливо посмотрел на василевса.
– Масуд не утерпел: когда змее вырвали жало, она все так же хочет укусить, – сказал он. – Ему мало убийства своего дяди, сначала ослепленного, а потом удушенного, – он хотел еще и унизить василевса, разбившего их войска.
Тут и до меня дошло, что все происшедшее – следствие недавней победы василевса. Когда я еще тренировал свою молодежь, он – пожилой и больной человек с подагрой и сердечными отеками – вывел свою армию на бой с румийским султаном Маликом и разбил его войска при Филомелионе.
Воспользовавшись этим событием, племянник Малика Масуд, давно жаждущий власти, захватил его в плен и вначале ослепил, а затем приказал задушить. Но, видимо, ему настолько хотелось унизить василевса, что он даже пошел на контакт со своими смертельными врагами исмаилитами, а те, польстившись на золото, подстроили похищение дочери василевса. Скорее всего, если бы не моя поездка, Хасан ибн-Саббах никогда не узнал бы о самодеятельности своих подчиненных, но сегодняшнее зрелище наглядно говорило, как он решает вопросы неподчинения или самодеятельности.
Я же по-настоящему начал восхищаться Старцем горы. Пока мы возвращались в Константинополь, его федаи успели получить все сведения, наказать виновных и выяснить, для кого те устраивали похищение.
Василевс сидел в задумчивости.
– Я не вижу пока смысла в устранении Масуда, – наконец сказал он. – Не исключено, что после него к власти придет кто-то более решительный и умный. Пока трогать его не надо. Сделаем это, когда придет время.
До Киева наконец добралось лето. В открытые окна высокого княжьего терема задувал теплый ветерок, принося запах цветущих трав и деревьев.
В большом зале, где по традиции проходил прием послов, князей, решалось множество вопросов, сегодня было малолюдно. Высокий княжеский престол пустовал. Сам Владимир Всеволодович сидел за общим столом, где кроме него сидели его сыновья Мстислав, Ярополк и Георгий (Юрий Долгорукий). Еще там был воевода Ратибор, совсем недавно приплывший в Киев, – ему надоела, как он сказал, дурная возня новгородских бояр, хотелось новых приключений, да и по семье соскучился.
На столе стояли меды и множество закусок, но никто пока не притрагивался к еде. Сыновья были озадачены требованием отца приехать в Киев, особенно переживал Мстислав, у которого были проблемы с боярами, – отец совсем недавно перевел его в Белгород, поближе к Киеву, он еще не успел там стать своим, и ему совсем не к месту была эта поездка.
Владимир Всеволодович встал из-за стола и начал ходить за спинами сидящих, это было несолидно, но он ничего не мог с собой поделать, ему так гораздо легче думалось, кроме того, такая манера вести переговоры расстраивала концентрацию собеседников, что во многих случаях бывало немаловажно.
– Дети мои, – наконец заговорил он, – много я думал о земле нашей русской многострадальной. Сами видите, тянут ее князья в разные стороны по кусочкам. Стараюсь я изо всех сил своих единство сохранить, чтобы не разметали нас орды половецкие. Вот и сейчас собрал я вас, чтобы несколько дел порешать.
Первое – Мстислав, ты старший наследник стола великого, с тобой все это решено уже давно. А вот сейчас обговорим мы порядню, что ежели, не дай Господь, что с тобой приключится, стол великий Ярополку отойдет. А уж потом писцы мои все запишут, и скреплю я все княжеской печатью.
– Владимир Всеволодович, – подал свой голос Ратибор, – а как же князь Волынский Ярослав Святополчич? Он ведь по старшинству на стол великий должен будет сесть.
Мономах усмехнулся:
– А мне… наплевать, что Ярослав Святополчич скажет, – как мы решим, так и будет.
Сыновья пораженно смотрели на отца. На их памяти сквернословил он крайне редко. Видимо, действительно допекли батюшку склоки и раздоры.
Он сел во главе стола и налил себе в кубок заморского вина – это послужило сигналом, и все дружно накинулись на еду. Вооружившись ножами, князья резали куски мяса и отправляли их в рот, запивая проглоченное медами и вином. Через полчаса, когда все слегка осоловели, Владимир встал вновь.
– Дети мои, – сказал он торжественно, – еще хочу обрадовать вас радостью великой.
Братья оторвали головы от тарелок и внимательно смотрели на отца.
– Дошла до меня весть, что жив ваш брат Глеб Владимирович.
Раздался металлический звук – это Мстислав уронил нож на пол.
– Батюшка, – раздался успокаивающий голос Георгия, – ну подумай, какой Глеб, уж больше десяти лет прошло с той поры несчастливой, манит тебя, наверно, кто-то, выгоды своей ищет.
Ратибор, сидевший рядом с будущим Долгоруким, побагровел, но не сказал ни слова.
– Нет, Георгий, донесли мне это люди, которым верю я, которым от этого никакого прибытку нет. И в лицо они его в точности узнали. Да вот и сам Глеб не очень верит, что сын мне: память он потерял. Ежели манили, так уверял бы, что так все и есть.
– Ну и где же этот наш брат предполагаемый живет? – вновь раздался скептический голос Георгия.
– А живет он в Царьграде, и в почете он у василевса Алексея.
– Точно манят тебя, батюшка, – дружно закричали все три брата, – василевс и манит.
Владимир улыбнулся:
– Вот как в воду глядел – знал, что вы так скажете, но дело как раз в том, что не знает василевс про него ничего. Решил я, сыны мои, что иду я вскоре в Царьград. Хочу я на Глеба посмотреть, самолично убедиться – сын это мой или нет. И с василевсом замирюсь. Негоже двух державам христианским между собой враждовать.
Посему, пока меня не будет, оставляю я за себя на Киеве воеводу Ратибора, а вы все смотрите, чтобы никакого раздора между вами в мое отсутствие не было. А ты, Гюрги, особо смотри, знаю я тебя, чтобы с братьями не ссорился. Мне что, опять, как в детстве, веник перед вами ломать?
Братья молчали, пристыженно опустив головы. Владимир мысленно вздохнул: хорошо хоть его дети и ревниво относятся к успехам друг друга, но пока друг друга не режут. А он еще одного собирается привезти? Нет, надо точно перед отплытием митрополита посетить, поговорить, в грехах покаяться и причаститься. Да скорее всего Никифор с ним напросится в поход – уже десять лет, как на родине не бывал.
Вслух он, конечно, ничего не сказал. Молодые князья молчали – они знали хорошо, когда можно спорить с отцом, а когда нет.
Но потихоньку все вновь разговорились, и теперь захмелевшие князья обсуждали, каким может быть их еще не вполне признанный младший брат, про которого они больше десяти лет вспоминали только в церкви, когда ставили свечку за пропавшего в неизвестности мальчишку. Но все сходились во мнении, что василевс дурака к себе не приблизит, а значит, ум у этого Константина, как он сам себя называл, очень даже имеется.
Я занимался будничными делами, работы у меня хватало. После того как василевс понял, что моя служба достаточно эффективна, поручения следовали одно за одним. Сам я уже почти не принимал участия в разрабатываемых операциях, да в этом уже не было нужды – мои воспитанники первого призыва быстро набирали опыт. Единственное – я пока оставался мозговым центром всех разработок, из моих парней аналитики были слабоваты.
Обещанная награда Комнина оказалась званием стратилата[28], но что мне было с этого звания. Все равно для всех окружающих я оставался просто обычным прониаром, которых в империи пруд пруди. Знали об этом лишь несколько чиновников, отвечавших за выдачу жалованья, которое, надо сказать, стало очень даже неплохим.
